Третий альбом ростовского композитора Марины Бугаевой целиком посвящен лирической поэзии Роберта Бернса – искренней, волнующе-чувственной, ироничной и мудрой.
В него вошли как камерно-вокальные, так и музыкально-драматические сочинения, обращенные к широкой аудитории исполнителей и слушателей — профессионалов и любителей песенного жанра.
Любовь, как роза красная,
Цветет в моем саду.
Любовь моя — как песенка,
С которой в путь иду.
Сильнее красоты твоей
Моя любовь одна.
Она с тобой, пока моря
Не высохнут до дна.
Не высохнут моря, мой друг,
Не рушится гранит,
Не остановится песок,
А он, как жизнь бежит…
Будь счастлива любовь моя,
Прощай и не грусти.
Вернусь к тебе, хоть целый свет
Пришлось бы мне пройти!
Любовь моя давно минувших лет,
Твой милый голос в сердце не умолк.
Прими же дружбы искренний привет.
Да, дружбы, – лишь её нам разрешает долг.
Когда получишь этот скромный дар,
Вздохни разок, подумав обо мне –
О том, кого томит в краю полдневном жар
Иль океан таит в холодной глубине
Ты спишь ли, друг мой, дорогой?
Проснись и двери мне открой.
Нет ни звезды во мгле сырой,
Позволь в твой дом войти!
Пусти меня на эту ночь,
На эту, эту, эту ночь,
Из жалости на эту ночь
Пусти меня, пусти.
Я так устал и так продрог,
Я под собой не чую ног,
Пусти меня на свой порог
И на ночь приюти.
Как ветер с градом и дождём
Стучится за твоим окном,
Так я стучусь в твой тихий дом,
Пусти меня, пусти.
Пусти меня на эту ночь,
На эту, эту, эту ночь,
Из жалости на эту ночь
Впусти меня, впусти.
Я так устал и так продрог,
Я под собой не чую ног,
Впусти ж меня на свой порог
И на ночь приюти
Тебе ни дождь, ни снег, ни град
Не помешал попасть в мой сад.
И, значит, можешь путь назад
Ты без труда найти.
Ещё кругом глухая ночь,
Глухая ночь, глухая ночь.
Тебя впустить на эту ночь
Я не могу – прости!
Пусть на ветру ты весь продрог, –
От худших бед помилуй бог
Ту, что тебе через порог позволит перейти!
В саду раскрывшийся цветок
Лежит, растоптан, одинок.
И это девушке урок, как ей себя вести!
Птенца, не знавшего тревог,
В кустах охотник подстерёг.
И это девушке урок, как ей себя вести!
Стоит кругом глухая ночь,
Глухая ночь, глухая ночь.
Тебя впустить на эту ночь
Я не могу – прости!
О птица ночи! Жалобу свою
Ты изливаешь скорбным стоном –
Не от того ль, что в северном краю
Родится холод – смерть росткам зелёным?
Не от того ль, что облетит листва,
Иль зимних бурь страшишься ты сама?
Твой стон летит в неслышащую тьму.
Всегда зловеща и угрюма,
Ты не доверишь в мире никому
Своих тревог своей бессонной думы.
Неужто лик земли так некрасив,
Бедней ли сердце, горе пережив?
Нет одинокий стон из тишины
Мне по сердцу, хоть он рождён тоскою.
Он не похож на голоса весны,
На летний щебет счастья и покоя.
Твой хриплый голос для меня звучит,
Поймёт лишь тот кто всеми позабыт.
Нет одинокий стон из тишины
Мне по сердцу, хоть он рождён тоскою.
Он не похож на голоса весны,
На летний щебет счасть я и покоя.
Твой хриплый голос для меня звучит,
Поймёт лишь тот кто всеми позабыт.
Давно ли цвёл зелёный дол,
Лес шелестел листвой,
И каждый лист был свеж и чист
От влаги дождевой.
Где этот летний рай?
Лесная глушь мертва.
Но снова май придёт в наш край -
И зашумит листва…
Но ни весной, ни в летний зной
С себя я не стряхну
Тяжёлый след прошедших лет,
Печаль и седину.
Под старость краток день,
А ночь без сна длинна.
И дважды в год к нам не придёт
Счастливая весна,
Счастливая весна.
Молю, о пощади его в пути,
Ты, дробный дождь, трескучий град.
И горных троп не замети,
И горных троп не замети,
Ты на вершинах снегопад.
И в бледном сумраке ночном
Ты не кружись метель над ним
Пусть он спокойно спит,
Пусть он спокойно спит
И пусть проснётся невредим.
Мой друг меня поцеловал,
А сам ушёл по склонам гор.
И на уступы серых скал,
И на уступы серых скал
Смотреть не устаю я с этих пор.
Пускай меня он позовёт,
В долину кинет жадный взгляд.
Пусть путь его ведёт вперед,
Пусть путь его вперед ведёт,
Моя ж любовь зовёт назад.
Поцелуй — и до могилы
Мы простимся, друг мой милый.
Ропот сердца отовсюду
Посылать к тебе я буду.
В ком надежды искра тлеет,
На судьбу роптать не смеет…
Не кляну своей я страсти.
Кто твоей не сдастся власти?
Кто видал тебя, тот любит,
Кто полюбит, не разлюбит.
Не любить бы нам так нежно,
Безрассудно, безнадежно…
Будь же ты благословенна,
Друг мой первый, друг бесценный.
Да сияет над тобою
Солнце счастья и покоя.
Ты меня оставил, Джеми,
Ты меня оставил,
Навсегда оставил, Джеми,
Навсегда оставил.
Ты шутил со мною, милый,
Ты со мной лукавил
Клялся помнить до могилы,
А потом оставил, Джеми,
А потом оставил.
Нам не быть с тобою, Джеми,
Нам не быть с тобою,
Никогда на свете, Джеми,
Нам не быть с тобою.
Пусть скорей настанет время
Вечного покоя.
Я глаза свои закрою,
Навсегда закрою, Джеми,
Навсегда закрою.
Скалистые горы, где спят облака,
Где в юности ранней резвится река.
Где в поисках корма сквозь вереск густой
Птенцов перепёлка ведёт за собой.
Милее мне склоны и трещины гор,
Чем берег морской и зелёный простор,
Милей от того, что в горах у ручья
Живёт моя радость, забота моя.
Люблю я прозрачный и гулкий ручей,
Бегущий тропинкой зелёной своей.
Под говор воды, не считая часов,
С любимой подругой бродить я готов.
Но добрая прелесть внимательных глаз
Стократ мне дороже, чем лучший алмаз.
И в крепких объятьях волнует мне кровь
Открытая, с бьющимся сердцем любовь!
Моя Шотландия, прощай!
Милей мне твой туманный край
Садов цветущих юга.
Прощай родимая семья –
Сестра, и брат, и мать моя,
И скорбная подруга!
С тоской тебя я обниму,
Малютка дорогая.
Тебя я брату своему
С надеждой поручаю.
А ты, подруга, не грусти.
Чтобы тебя и честь спасти,
Бегу я в край далёкий.
Нужда стучится к нам во двор,
Грозят нам голод, и позор,
И суд молвы жестокий.
Друзья, на дальнем берегу
В томительном изгнанье
Я благодарность сберегу
О вас воспоминанье.
Грохочет, пророчит
Бушующий простор:
Мне крова родного
Не видеть с этих пор!
Когда, бесцветна и мертва,
Летит последняя листва,
Опалена зимой,
И новорожденный мороз
Кусает тех, кто гол и бос,
И гонит их, и гонит их,
И гонит их домой, -
В такие дни толпа бродяг
Перед зарёй вечерней
Отдаст лохмотья за очаг
В какой-нибудь таверне.
За кружками
С подружками
Они пред очагом
Горланят,
Барабанят,
И всё дрожит кругом.
В мундире, сшитом из заплат,
У очага сидел солдат
В ремнях, с походным ранцем.
Пред ним любовница была,
От хмеля, ласки и тепла
Томимая, горевшая, пылавшая румянцем.
Не помня горя и забот,
Ласкал он побирушку,
А та к нему тянула рот,
Как нищенскую кружку.
И чокались
И чмокались
Сто раз они подряд,
Пока хмельную песню
Не затянул солдат.
Солдат умолк. И грянул хор,
И дрогнул потолок.
Две крысы, выглянув из нор,
Пустились наутёк.
Скрипач бродячий крикнул: «Бис!
Ты спой ещё разок!«
Но заглушил его и крыс
Осипший голосок.
Девицей была я, — не помню когда, -
Но люблю молодёжь, хоть не так молода.
Мать в драгунском полку погостила когда-то.
Оттого-то я жить не могу без солдата!
Был первый мой друг весельчак и буян.
Он только и знал, что стучал в барабан.
Парень был он лихой, крепконогий, усатый.
Что таить!.. Я влюбилась в красавца солдата.
После мира пошла я с клюкой и сумой
Мой дружок отставной повстречался со мной.
Тот же красный мундир — на заплате заплата.
То-то рада была я увидеть солдата!
Хоть живу я на свете бог весть как давно,
Вместе с вами пою, попиваю вино.
И пока моя кружка в ладонях зажата,
Буду пить за тебя, мой герой, — за солдата!
В углу сидел базарный шут.
К соседке воспылав любовью,
Не разбирал он, что поют,
И только пил ее здоровье.
Но вот, разгорячён вином
Или соседкой разогретый,
Поставив кружку кверху дном,
Он прохрипел свои куплеты.
Мудрец от похмелья глупеет, а плут
Шутом выступает на сессии.
Но разве сравнится неопытный шут
Со мной — дураком по профессии!
Мне бабушка в детстве купила букварь.
Учился я грамоте в школах,
И всё ж дураком я остался, как встарь,
Ведь олух — до старости олух.
Вино из бочонка тянул я взасос,
Гонял за соседскою дочкой.
Но сам я подрос — и бочонок подрос
И стал здоровенною бочкой!
За пьянство меня среди белого дня
Связали и ввергли в темницу,
А в церкви за то осудили меня,
Что я опрокинул девицу.
Я — клоун бродячий, жонглер, акробат,
Умею плясать на канате,
Но в Лондоне есть у меня, говорят,
Достойный соперник в палате!
Недаром ношу я дурацкий колпак -
Меня он и кормит и поит.
А кто для себя — и бесплатно — дурак,
Тот очень немногого стоит!..
Дурак умолк. За ним вослед
Особа встала средних лет,
С могучим станом, грозной грудью.
Её не раз судили судьи
За то, что ловко на крючок
Она ловила кошелёк.
В былые дни — во время оно -
Она любила горца Джона.
И вот запела про него,
Про Джона, горца своего.
Мой Джон — дитя шотландских скал -
Закон долины презирал.
Но как любил родимый склон
Мой славный горец, статный Джон.
Споём, подружки, про него,
Поднимем кружки за него.
Нет среди горцев никого
Отважней Джона моего!
Он был, как щёголь разодет -
Берет с пером и пёстрый плед.
С ума сводил шотландских жён
Мой статный горец, храбрый Джон.
От речки Твид до речки Спей
С ватагой буйною своей
Мы кочевали — я и он,
Мой верный друг, мой статный Джон.
В тюрьму попал он с корабля.
Там обняла его петля…
Будь проклят тот, кем осуждён
Мой статный горец, храбрый Джон!
Споём, подружки, про него,
Поднимем кружки за него.
Нет среди горцев никого
Отважней Джона моего!
Был в кабачке скрипач поджарый.
Пленился он воровкой старой,
Но был так мал,
Что лишь бедро ее крутое,
Как решето, одной рукою
Он обнимал, он обнимал.
Развеселить желая даму,
Прорепетировал он гамму
Разок-другой, разок-другой,
Разок-другой, разок-другой.
Потом, наполнив кружку пивом,
Запел он голосом плаксивым
Мотив такой, мотив такой,
Мотив такой, мотив такой.
Позволь слезу твою смахнуть,
Моей возлюбленною будь
И все прошедшее забудь.
Плевать на остальное!
Житьё на свете скрипачу -
Иду-бреду, куда хочу,
Так не живётся богачу.
Плевать на остальное!
Где дочку замуж выдают,
Где после жатвы пиво пьют, -
Для нас всегда готов приют.
Плевать на остальное!
Мы будем корки грызть вдвоем,
А спать на травке над ручьём,
И на досуге мы споём:
«Плевать на остальное!»
Пока растёт на свете рожь
И любит пляску молодёжь, -
Со мной безбедно проживёшь.
Плевать на остальное!
Пока скрипач бродячий пел,
Сжигаемый любовью, -
Лудильщик удалой успел
Пленить сердечко вдовье.
Схватил за ворот скрипача
Его соперник бравый
И уж готов был сгоряча
Пронзить рапирой ржавой,
И уж готов был сгоряча
Пронзить рапирой ржавой.
Скрипач мышонком запищал,
Склонил пред ним колени
И отказаться обещал
От всех поползновений…
Но всё ж, прикрыв лицо полой,
Смеялся он притворно,
Когда лудильщик удалой,
Хлебнув, запел задорно,
Когда лудильщик удалой,
Хлебнув, запел задорно.
Я, ваша честь,
Паяю жесть.
Лудильщик я и медник.
Хожу пешком
Из дома в дом.
На мне прожжён передник.
Я был в войсках.
С ружьём в руках
Стоял на карауле.
Теперь опять
Иду паять,
Чинить-паять
Кастрюли!
Вот этот хлыщ
Душою нищ,
Твой прежний собеседник.
Любовь моя,
Бери в мужья
Того, на ком передник.
Любовь моя,
Лудильщик я
И круглый год в дороге.
Авось, вдвоём
Мы проживём
Без горя и тревоги!
В ответ на нежные слова,
Нимало не краснея,
Как кошка бросилась вдова
Лудильщику на шею.
Скрипач им больше не мешал,
И, потрясён их страстью,
Он только поднял свой бокал
И пожелал им счастья
На эту ночь, на эту ночь
Он пожелал им счастья.
Но бес опять его увлёк:
Подсев к другой соседке,
Её позвал он в уголок,
Где куры спали в клетке.
Её супруг – по ремеслу
Поэт, певец натуры –
Застиг их вовремя в углу
И не дал строить куры
Им в эту ночь, им в эту ночь
Он не дал строить куры!
Я — лишь поэт. Не ценит свет
Моей струны веселой.
Но мне пример — слепой Гомер.
За нами вьются пчёлы.
Я не был у Кастальских вод,
Не видел муз воочию,
Но здесь из бочки пена бьет -
И всё такое прочее!
И то сказать,
И так сказать,
И даже больше вдвое.
Одна уйдёт, женюсь опять.
Жена всегда со мною.
Я пью за круг моих подруг,
Служу им дни и ночи я.
Порочить плоть, что дал господь, -
Великий грех и прочее!
Одну люблю и с ней делю
Постель, и хмель, и прочее,
А много ль дней мы будем с ней,
Об этом не пророчу я.
За женский пол! Вино на стол!
Сегодня всех я потчую.
За нежный пол, лукавый пол
И всё такое прочее!..
Друзья до риз перепились,
Плясали до упаду
И у поэта принялись
Просить еще балладу.
В эту ночь сердца и кружки
До краёв у нас полны.
Здесь, на дружеской пирушке,
Все пьяны и все равны!
К чёрту тех, кого законы
От народа берегут.
Тюрьмы — трусам оборона,
Церкви — ханжеству приют.
Церкви — ханжеству приют.
Что в деньгах и прочем вздоре!
Кто стремится к ним — дурак.
Жить в любви, не зная горя,
Безразлично где и как!
Безразлично где и как!
Вам, милорд, в своей коляске
Нас, бродяг, не обогнать,
И такой не знает ласки
Ваша брачная кровать.
Ваша брачная кровать.
Песней гоним мы печали,
Шуткой красим свой досуг,
И в пути на сеновале
Обнимаем мы подруг.
Обнимаем мы подруг.
Жизнь — в движенье бесконечном:
Радость — горе, тьма и свет.
Репутации беречь нам
Не приходится — их нет!
Не приходится — их нет!
Ты, огонь в сердцах и в чашах,
Никогда нас не покинь.
Пьём за вас, подружек наших.
Будьте счастливы. Аминь!
Будьте счастливы. Аминь!